Необратимость

Забежав немного вперед, отчеканю: «Необратимость» — верный кандидат на звание «Худшего фильма года» по версии если не всеяредакции KG, то как минимум меня. И я, честно говоря, буду только рад, если вы, поверив мне на слово, не пойдете на этот фильм и даже не станете читать дальше эту рецензию. Плевать. Если так случится — значит, моя скромная миссия выполнена. Мавр сделал свое дело, мавр может релаксовать.

Я не буду говорить, что фильмы вроде этого нельзя допускать на большие экраны — это было бы нечестно. Каждый человек имеет право на самовыражение, в том числе и люди, по какой-то странной причине возомнившие себя режиссерами, сценаристами и операторами в одном лице. С другой стороны, любой человек точно так же имеет право полностью и безоговорочно игнорировать поделки вроде «Необратимости», в сравнении с которой, кстати, вам покажется шедевром даже кошмарно никакой «Отсчет убийств».

Учеба и труд

Больше всего в «Необратимости» раздражает кошмарная, неумелая, неуклюжая и попросту вызывающая тошноту операторская работа. Первые полчаса (и это притом, что весь фильм идет не более 90 минут) на экран вообще можно не смотреть, ограничив свое восприятие звуковым рядом — благо, «Необратимость» не отличается насыщенностью событий, и все, чем за это время сюжет успеет порадовать зрителя, легко уместится в два с половиной слова.

Камеру трясет. Камеру крутит. Камеру постоянно дергает и водит туда-сюда. Высказанное в самом начале сеанса камрадом Минским предположение о том, что оператор засунул несчастный прибор себе в задницу и вынужден вести съемки в исключительно неудобной позе, к середине фильма перерастает в убежденность, а еще чуть позже — в единственно возможное объяснение. Реальность, впрочем, гораздо проще и банальнее — режиссер и сценарист «Необратимости» Гаспар Ноэ на полставки работал еще и оператором, помогая работавшему над «Семью смертельными грехами» Бенуа Дебье создать картинку настолько неудобоваримую, что хуже и не представить.

Кто-то скажет, что постоянно трясущаяся камера — это, простите, такой замечательный прием, в полной мере передающий сумбурность/абсурдность/нервозность/суету/ужас/вставьте-что-угодно происходящего или, что еще проще, внутреннее состояние протагониста. Скорее всего, так и задумывалась. Но постарайтесь вспомнить шикарную работу Януша Камински в «Спасении рядового Райана», затем мысленно сравните ее с невнятными потугами Джеффри Кимболла выдать нечто подобное в «Говорящих с ветром» и, наконец, завершите это замечательное падение качества картинки операторской работой в «Необратимости».

И не надо шепотом произносить заветное слово «малобюджетка». Откровенное любительство «Ведьмы из Блэр» смотрелось куда лучше жалких, убогих, вымученных попыток «сделать стильно» в «Необратимости». Если руки растут из того самого места, куда в середине фильма насилуют Монику Беллучи — за камеру лучше не браться. Никогда. Ни за что. И ни при каких обстоятельствах.

Истинно говорю вам: кесарю — кесарево. А Дебье и Ноэ следует отправить в местную Школу Операторов, если таковая, конечно же, существует. Чтобы учиться, учиться, еще раз учиться и вкалывать до тех пор, пока уровень того же Кимболла не покажется хотя бы на горизонте.

Трах, тарарах — спасибо, офицер

Основная «изюминка» (кавычить это слово не хочется, но надо) «Необратимости» — две сцены, без наличия (или с нормальной подачей) которых фильм, разумеется, стал бы немного лучше, но тотчас потерял бы всю свою так называемую «скандальность». Примерно на 20–30 минуте один из главных героев до смерти забивает постояльца пидорского клуба огнетушителем — снят этот момент простенько (камера лежит на полу рядом c головой, голова с каждым ударом превращается в мясо), но с особым смаком. От экрана хочется отвести глаза, но ощущение брезгливости еще не настолько сильно, чтобы уходить из кинотеатра. Безвкусно, жестоко, неумело, неприятно, затянуто — но не более того. Не шокирует.

Другое дело — сцена изнасилования подонком-сутенером красивой девушки по имени Алекс, которую играет Моника Беллуччи. Это, господа, не для слабонервных, ибо растянуто минут на 15 и по технике съемок больше похоже на банальную порнуху. Судите сами — первые 5 минут кривоносый насильник прижимает Алекс к полу и безуспешно пытается вставить в задницу девушки свой аппарат, приговаривая: «Ну что ж ты там так все зажала-то!». Затем вставляет и еще минут 7 методично трахает. Камера при этом чудесным образом перестает совершать будоражащие желудок пируэты и успокаивается — видимо, оператор выходит покурить или, пардон, насладиться со стороны творением рук своих.

Моника Беллучи в этом эпизоде ведет себя крайне естественно — визжит, орет и по-звериному рычит. Не от наслаждения, разумеется, а от боли — смотреть на этот перфоманс чуть ли не физически больно даже законченным извращенцам, хотя уже на третьей минуте этот, за неимением лучшего слова, акт насилия становится невыразимо скучным. Точь-в-точь, как в случае с огнетушителем. Первый удар — шок, второй — тоже. К третьему становится тошно, а вместо четвертого смотришь на часы.

Кстати, «сценка в переходе» заканчивается методичным и не менее жестоким избиением Алекс (руками, ногами, головой о бетонный пол) еще минуты на три, чтобы проняло уж точно всех до единого. Пронимает, конечно, куда ж без этого. Кадры из «Шокирующей Азии» или «Ликов смерти», однако, бьют по психике гораздо сильнее — но вы же не будете называть это киноискусством, верно?

Шиворот навыворот

До белого каления любого мало-мальски знакомого с кинематографом человека способна довести и подача сюжета. Повествование, как уже говорилось, идет в обратном порядке, но насколько изящно этот момент был проработан в «Помни» (Memento) (фильм идеально передавал то ощущение беспомощности главного героя, которое захлестывало его с каждым новым провалом в памяти), настолько пошло и безыскусно сработал Гаспар Ноэ в «Необратимости».

Постоянно ловишь себя на мыслях вроде «этот эпизод надо бы разбить на две, а то и на три части», «вот здесь бы закончить сцену чуть пораньше, а там — немного позже» и, наконец, крамольной «а зачем все это?». Действительно, зачем? Для того, чтобы сначала показать тот кошмар, в который превратилась жизнь главных героев, а затем — их замечательное, беспроблемное и светлое существование, добавив отцовским голосом: «Это, детишки, и есть НЕОБРАТИМОСТЬ»?

Полноте, для этого не стоилось снимать полуторачасовой фильм! Как только вы понимаете, что «Необратимость» идет, простите мне мой обыденный, задом наперед и узнаете, что главную героиню зверски изнасиловали, вы буквально за 10 секунд выстраиваете в голове примерную сюжетную линию этой картины и в конечном итоге оказываетесь на 100% правы. Да-да, в финале (точнее, в начале) окажется, что у главгероини и главгероя намечался ребенок. Всеблагой господь, да когда же ты избавишь мир от этой страшной заразы под названием «штампы», которая умудряется проникнуть даже в так называемое «авторское кино»?

Конец

Кошмарнее всего то, что «Необратимость» начисто лишена какой-либо глубины. Эта картина не о любви (ее там не больше, чем в «Титанике»), не о неизбежности, не о тщетности всего сущего… Вообще ни о чем. Посылка столь незамысловата и банальна, что ее просто игнорируешь и затем с обидой думаешь — и что, ради ВОТ ЭТОГО я высидел здесь полтора часа?

На выходе из кинотеатра (выговорившись всласть и высказав вслух все, что я думаю о режиссере, операторе, Монике Беллуччи и прокатчиках, которые закупили «Необратимость») я поймал себя на мысли, что злюсь не столько на сам фильм, сколько на бездарно, впустую потраченное время. И на то, как легко оказалось заманить меня на эту посредственность. Моника Беллуччи, ненавязчивая реклама а-ля «самый скандальный фильм минувшего года» и рекомендации отдельных собаководов от киножурналистики. Все, я ваш с потрохами. Хватайте ваши денежки. Покажите мне «Необратимость».

Увы, единственная положительная или, скажем так, не принадлежащая спектру «отвращение-скука-неприязнь» эмоция связана с заключительными кадрами, которые протекают под великолепную музыкальную тему Бетховена, после кошмарного сумбура местного саундтрека показавшуюся какой-то совершенно неземной. Но ради этого, право же, не стоило ходить в кино.

Говорят, в Каннах половина сидящих в зале кинокритиков ушла посреди сеанса, не вытерпев издевательства над своими мозгами, глазами и желудком. Другая половина, напротив, мужественно высидела до конца, а затем встала и минут пять восторженно отбивала ладошки — что, конечно же, жуткое преувеличение, ибо критики, как правило, по традиции делятся не на два, а на три лагеря. Я отлично понимаю первых, искренне сочувствую вторым, однако душой пребываю с третьими — с теми, кто весь сеанс тоскливо смотрел на часы и истово молился всем богам о том, чтобы все это поскорее закончилось.

И оно все-таки закончилось. Ибо все плохое когда-нибудь заканчивается — вот, пожалуй, единственная стоящая мысль, которую помимо своей воли поможет осознать вам «Необратимость».