Голем

В XX веке ремесло серийного убийцы утратило налёт мистицизма и специфической романтики. Ночные демоны растворились в рассветной дымке, а человечество выросло из страшных сказок про Джека-потрошителя и Суини Тодда. Сегодня мозг преступника исследован вдоль и поперёк, в то время как методы идентификации оставляют всё меньше простора для воображения. Криминалистика, хладнокровная ты сука!

Дабы обрести статус легенды в наши дни, среднестатистическому маньяку необходимо совмещать интеллект Ганнибала Лектера с изобретательностью Джона Крамера. Пожалуй, проще устроиться на работу в Apple или Microsoft — там хотя бы требования не такие высокие. Значит ли это, что вышеупомянутый Джек-потрошитель вполне мог оказаться гнилозубым кокни в засаленном кожаном фартуке? До первого применения дактилоскопии в Скотленд-ярде оставалось ещё лет пятнадцать, а до открытия анализа ДНК — почти век. Убивай — не хочу! Нужны лишь проститутки, мясницкий тесак да быстрые ноги, чтобы бегать от полисменов под музыку из шоу Бенни Хилла.

Разочаровывающая картина, не правда ли? Если верить Агате Кристи, убийство — это искусство, а в каждом уважающем себя убийце рано или поздно просыпается гордость художника. Именно поэтому легендарные душегубы прошлого представляются публике импозантными джентльменами с богатым внутренним миром. Или, на худой конец, сверхъестественными существами наподобие вампиров и еврейских големов. Они не познаны, а загадочность является двигателем романтизации.

«Голем» Хуана Карлоса Медины — ярчайший представитель темы «Убийство как искусство». Картина снята по книге Питера Акройда, известного спекулянта детективным и готическим жанрами. И это чувствуется! Жуткая история, достойная внимания Шерлока Холмса, не скатывается в чистый гротеск благодаря мастерству режиссёра и, собственно, основной идее первоисточника, реализованной просто блестяще.

Медина приглашает зрителя на долгую ночную прогулку по красным от крови улицам викторианского Лондона, а мы и рады. Не беда, что ароматы свечного сала, конского навоза, пива и гнилых овощей сбивают с ног. Зритель ведь не Жан-Батист Гренуй, он всё стерпит! Зато в сонме разнообразных звуков — от шкворчания жарящейся рыбы до повизгиваний крыс — можно расслышать аристократический цокот каблуков Дориана Грея. Вот сейчас он выйдет из тумана вам навстречу и, галантно улыбнувшись, обнажит свой кинжал.

Топтанием брусчатки и предвкушением встречи с юным гедонистом дело не ограничивается. Медина хватает зрителя за руку и тащит прямиком в местный мюзик-холл — злачное местечко, пестрящее всеми видами порока. Именно здесь разворачивается главное представление — история талантливой инженю Лиззи Кри, чьи простодушие и свежесть подкупают десятки сердец. Как правило, мужских, ведь борьба за статус театральной примадонны подразумевает кислоту в лицо и прочие прелести. История, прямо скажем, грустная. Особенно на фоне происходящего в Лондоне ада. Особенно под эпичную музыку Юхана Сёдерквиста.

Убийца, известный как Голем, действует с особой жестокостью. Полисмены делают вывод, что душегубу не чужда грамота: он то и дело оставляет на месте преступлений увлекательные записки! Всё по закону жанра, с кровищей и диковинными завитушками. Благо письмоводитель Первого отделения полицейской префектуры Парижа Альфонс Бертильон уже заложил основы почерковедческой экспертизы. Что характерно, режиссёр ставит на реализм, поэтому надежды на встречу с настоящим глиняным големом быстро тают. Что ж, оборотни в погонах — они ведь тоже не настоящие оборотни, а просто коррумпированные менты.

Эффективность местных полисменов равна нулю, потому на роль козла отпущения приглашают Джона Килдэйра, мыслящего несколько иными категориями. Это хорошо объясняет энтузиазм, с которым герой Билла Найи распутывает окровавленный клубок преступлений Голема. А также наивность, с которой Килдэйр не замечает довольно очевидные вещи. Дело в том, что при всём разнообразии подозреваемых (стараниями Акройда в их список попали реально существовавшие мужи вроде математика Чарльза Бэббиджа, писателя Джорджа Гиссинга и какого-то Карла Маркса), истинный виновник торжества безошибочно идентифицируется зрителем уже в середине фильма.

Недоумевая, дёргаем режиссёра за рукав: мол, какого чёрта? И вот тут надлежит отринуть весь скепсис и вспомнить, что перед нами — magnum opus одного художника. Бенефис гениального актёра. Констатация очевидной истины: убийство может быть искусством. Не важно, как скоро вы догадались, что убийца — дворецкий. Важно то, что вы причастились его истории. Ощущения как от просмотра байопика, понимаете? Да, истоки сего чудовищно театрального представления кроются в травмированной психике отдельного индивида, но узнаем мы об этом ещё ой как не скоро. XIX век на дворе всё-таки.

Как бы то ни было, едва уловимая досада не покидает зрителя до самого конца, и лишь финальный аккорд заставляет его блаженно растечься по креслу. Это откровение. Необычайно светлая и возвышенная сцена, в которой, тем не менее, нашлось место для грустной и даже злой иронии. Засим следует крепко пожать Медине руку, ибо чувак всё правильно сделал. И — бегом из Лондона! Этому городу нужен как минимум Бэтмен, а то и вся Лига справедливости.